это что китайцы

[earlbird]

Врываюсь, пацаны и пацанессы

Название: Улыбки сфинксов
Бета: Рина Ли
Размер: мини, 1348
Персонажи: Вэй Усянь, Цзян Чэн, несколько мёртвых женщин
Категория: джен
Жанр: повседневность, ангст
Рейтинг: G
Краткое содержание: просто Вэй Усянь и его мёртвые женщины, которых никто не любит (возможно, не зря)
навеяно главой 71, может быть, это даже те же самые женщины

Был негромкий, похожий на перелив колокольчиков, смех; был сладкий запах духов и терпкий — вина; были невесомые прикосновения лёгких, прохладных пальцев, ласковые руки в его небрежно распущенных волосах; был шорох дорогих летящих тканей и трепет тончайших занавесок, и тёплое дуновение летнего ветерка на коже. Вэй Усянь дремал без сновидений, окружённый вниманием и лаской, и его голова покоилась на мягких женских коленях. Сквозь сон он чувствовал давно позабытое умиротворение, и на сердце у него было спокойно — как в детстве, как дома.

Мысль о доме больно кольнула глубоко внутри, прогоняя дремоту и торопя его скорее проснуться. Сознание услужливо напомнило ему о фальши, к которой он вернётся, открыв глаза, и по корню языка разлилась горечь, сдавившая горло. Дрогнули ресницы, и Вэй Усянь прикрыл глаза ладонью, чтобы защитить их от дневного света.

Хрупкое умиротворение разбилось на сотни болезненных осколков и осыпалось колючей тяжестью прямо в сердце, как множество раз до этого. Злоба и желчь медленно поднимались изнутри чёрной, удушливой волной.

— Замолчите.

Девичье щебетание утихло одномоментно, так резко, будто из мира разом исчез весь звук. Но Вэй Усянь всё ещё слышал шорох ветра в занавесях, пение птиц в саду, собственное тяжёлое дыхание. Остановились лишь бессмысленные разговоры и смех — прямо посреди реплики, а то и слова. Остановились ласкающие его руки, всё движение умерло на просторной, залитой солнцем веранде.

Прекратился и нарастающий звон в голове; он смог наконец вздохнуть свободнее. На осколках былого спокойствия в его груди медленно расцветало мрачное удовлетворение. Глубоко вдохнув и обстоятельно, шумно выдохнув, он рассеянно провёл ладонью по лбу, будто отгоняя дурные мысли, и с трудом поднялся на ноги. Нечаянно задетая им пиала недопитого вина, оставленная здесь же, у тахты, опрокинулась на подол богато расшитого платья одной из девушек, но та не шелохнулась, даже не глянула на безнадёжно испорченный наряд. Несколько долгих мгновений Вэй Усянь всматривался в её улыбающееся лицо, прежде чем молча опуститься перед ней на корточки и ласково коснуться щеки, смазывая бережно нанесённые румяна.

Ей не было ровным счётом никакого дела до платья и того, что с ним произошло, но он всё равно собирался пообещать купить новое.

— Ты привёл их в Причал Лотоса, хотя я просил тебя не делать этого.

Вэй Усянь медленно поднялся и обернулся на голос, с трудом заставляя себя не хмуриться. Ему хотелось лишь побыть немного в тишине, но сам глава ордена явился говорить с ним: с нечитаемым выражением лица и скрещёнными на груди руками, Цзян Чэн наблюдал за каждым его движением из тени дверного проёма.

— Прости, не припомню такой договорённости, — горечь на языке становилась всё сильнее с каждой минутой; собственный голос показался Вэй Усяню слишком хриплым и жалким. Он прокашлялся, но лучше его горлу от этого не стало.

Как долго Цзян Чэн наблюдал за ним и его скромным гаремом? Наверное, не слишком. Он обладал многими добродетелями, но терпение точно не входило в их число. Удивительно уже то, что он не растолкал Вэй Усяня сразу же.

Вероятно, побрезговал подходить слишком близко.

— В таком случае начинай тренировать память. Ты всегда был легкомысленным, но хотя бы с ней у тебя не было проблем, — вряд ли Цзян Чэн догадывался, какое пугающее сходство он приобретал с госпожой Юй в минуты недовольства. И с возрастом это сходство становилось лишь очевиднее. Вэй Усянь непроизвольно вздрагивал каждый раз, видя фамильную жёсткую складку у рта и сердитую морщинку между бровей. — Я не хочу, чтобы люди видели этот… позор.

— Но мы не делаем ничего предосудительного, — запротестовал Вэй Усянь, придирчивым взглядом окинув окружившую его стайку девушек — неподвижных, как статуи, послушных каждому его слову, аккуратно накрашенных, чтобы замаскировать излишнюю бледность лиц, одетых в красивые платья, выбранные Вэй Усянем собственноручно. Всё с ними было в полном порядке, ни выбившейся пряди, ни поплывшего макияжа. Разве что слишком пустые взгляды, не сочетавшиеся с приклеенными к их лицам улыбками.

Большинство людей на улицах никогда в жизни не догадалось бы, что все они — не совсем живы.

— Что ты говоришь такое? — на мгновение на лице Цзян Чэна промелькнуло искреннее смятение, как будто он пытался, но никак не мог найти смысл в его словах Усяня. — Их существование само по себе является предосудительным, не говоря уже о присутствии в резиденции одного из великих орденов.

Вэй Усянь с тоской посмотрел на Чэньцин, едва не затерявшуюся среди разбросанных на тахте подушек, но даже его всемогущая флейта не обладала властью прогнать Цзян Чэна. Если только сам Вэй Усянь не решится на ужаснейшее кощунство и не осквернит её, самого себя и чуткий слух юного главы ордена Юньмэн Цзян самой отвратительной, невыносимой для человеческого уха музыкой… На что Цзян Чэн ответит, скорее всего, не побегом, а беспощадным ударом Цзыдяня.

У него болела голова и поперёк горла стоял горький ком, у него не было сил ни плести словесные кружева, ни выслушивать… что-либо. Ему хотелось тишины. Чтобы люди перестали издавать звуки и обращать на него внимание. Каждое слово, как игла, вонзалось в его мозг и впрыскивало новую порцию яда, новую порцию злости и отчаяния.

— Мы можем отложить выволочку на потом? — вздохнул Вэй Усянь, натянув на лицо заискивающую улыбку — такую же неживую, как у его женщин. — Мне нужно пройтись немного, заодно увести их отсюда… найти новое убежище. Обещаю, что больше никто не увидит их рядом с Причалом Лотоса. На этот раз — точно.

Дом. До того, как начался этот разговор, он думал о доме, о беззаботных днях детства, о руках шицзэ, расчёсывающих его непослушные волосы. О том, как всё было понятно и определённо тогда: его будущее, его роль, его место. Два героя Юньмэн.

Между явью и сном ему казалось, что дурацкое, искристое и щекотное чувство, так напоминающее счастье, было совсем рядом — только руку протяни. Но всё, что день ото дня видели его глаза, всё, что слышали его уши, говорило об обратном. Его терпели, с ним считались, но его инаковость им всем — всем — не давала покоя. Они шептались у него за спиной и указывали пальцами, когда думали, что он не видит.

Вэй Усянь — видел. Всё дурное липло к нему, как репей к бродячей собаке. Что-то нашёптывало ему на ухо, заставляло его взгляд искать тень даже в самый солнечный день.

Хуже всего была недостаточно тщательно скрытая неприязнь в глазах брата.

С лёгким поклоном он вытянул Чэньцин из-под подушек и вернул её на пояс. Не дожидаясь команды, девушки подобрали юбки, грациозно поднялись со своих мест и, держась чуть в отдалении, двинулись следом за Усянем, когда тот стремительным шагом направился прочь.

Цзян Чэн не позволил ему уйти, жёстко перехватив его предплечье, стоило Усяню поравняться с ним у неширокого портала. Вэй Усянь ожидал вспышки гнева, вызванной его недостаточно почтительным поведением, но в глазах Цзян Чэна читалось лишь беспокойство:

— Если тебе так отчаянно нужна компания, окружи себя хоть самыми дорогими куртизанками. Живыми, Вэй Ин. Почему они обязательно должны быть… этим?

— Живыми? — задумчиво протянул Вэй Усянь, будто никогда прежде ему в голову не приходила подобная идея. Очень медленно его губы изогнулись в невесёлой улыбке смертельно уставшего человека. — Твоя идея несколько устарела, брат. Живые, увы, имеют свойство слишком много говорить, слишком много шевелиться и суетиться, слишком громко дышать, иметь собственное мнение по каждому вопросу и не уметь слушать. Не говоря уже о том, чтобы беспрекословно подчиняться каждому слову. Даже если им за это заплатить.

— Ты слишком много времени проводишь в компании этих, — продолжал настаивать Цзян Чэн. — Путь тьмы опасен и для тела, и для духа. Не подвергай себя риску просто так, когда можно этого избежать.

Пришла очередь Вэй Усяня искренне удивляться:

— Мой ли брат стоит передо мной, или глаза обманывают меня?..

— Что, я не могу беспокоиться о собственной семье?! — тут же взвился Цзян Чэн, отталкивая его руку, которую только что сам держал мёртвой хваткой. Вэй Усянь не сдержал смешок и сам потянулся к нему, обхватил ладонями его голову и прижался лбом ко лбу.

— Не кипятись, не кипятись… Спасибо, что тебе ещё не всё равно.

Цзян Чэн только хмыкнул в ответ, поджав губы, и пробурчал что-то нечленораздельное себе под нос. Вэй Усянь вздохнул. На несколько мгновений тяжкий груз у него на сердце как будто растворился, но он знал, что это ненадолго. Тени всегда толпились у него за плечом и тянули к нему свои призрачные руки.

— А теперь не смею больше отнимать твоё драгоценное время.

Легко похлопав Цзян Чэна по щеке, Вэй Усянь равзернулся на пятках и, взметнув полами угольно-чёрного ханьфу, устремился прочь. Его женщины одна за другой прошмыгнули мимо хмурого главы Юньмэн Цзян, и каждая смерила его пустым, остановившимся взглядом. Ни одна не улыбалась.